«Похоже, у тебя очень насыщенная жизнь. Но я люблю, когда весело… Тогда в другой раз! К.».
Я ПОДЖИМАЮ ПАЛЬЦЫ и с силой трясу ногой. С самого утра у меня в кроссовке какой-то малюсенький камешек. Через каждые четыре-пять шагов кажется, что он наконец вывалился, но потом он снова впивается в ступню. Я трясу ногой, и камешек вроде бы начинает двигаться. Я принимаюсь трясти сильнее. Утро прохладное и ветреное, и я плотнее закутываюсь в фиолетовую ветровку.
Мы с самого утра на экскурсиях: сначала был Лондонский павильон, затем театр «Критерион». С Джейсоном я все еще не разговариваю, и каждый раз, когда он появляется в радиусе трех метров, я ныряю в толпу одноклассников, чтобы оказаться подальше. Сейчас миссис Теннисон наконец отпустила нас самих изучать остальные здания на улице Пикадилли (что для моих одноклассников означает шопинг). Но я могу думать только о том, как сильно я ненавижу Джейсона.
Ну то есть о ненависти к Джейсону и о Марке, конечно. О Марке я не прекращала думать с той секунды, как он оставил меня в лобби отеля вчера вечером. Я всю ночь мечтала о нем, моя первая мысль с утра была о нем, я представляла его, пока чистила зубы и умывалась и даже одежду выбирала, принимая во внимания возможность нашей встречи сегодня. Вот почему я надела свою ветровку North Face. У Марка есть точно такая же, только темнозеленого цвета. Он носит ее почти каждый день, за исключением дней, когда идет дождь. Тогда он надевает дождевик Patagonia. А если холодно, то внизу у него обычно зеленая толстовка. Но сегодня толстовку он не наденет, потому что она, аккуратно сложенная, лежит на подушке у меня в номере. О-ох! Да я хуже Сьюзен. Если послушать меня, то покажется, что я какой-то сталкер-маньяк.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках местечка, чтобы присесть, но люди повсюду. Я пытаюсь протолкнуться сквозь толпу. Все стоят и смотрят в одном и том же направлении, но из-за небольшого роста мне не видно, что привлекло всеобщее внимание. Вдалеке глухо слышен чей-то задорный голос, и каждые несколько секунд толпа взрывается смехом.
– Простите. – Я протискиваюсь боком между двумя пожилыми дамами в панамах с аляповатыми шелковыми пионами.
Мне уже почти удается это сделать, когда я случайно задеваю локтем одну из них, в голубых синтетических штанах. Она посылает мне вслед проклятья и ругань, вроде бы на немецком. Я смотрю вниз и вижу свободный пятачок на тротуаре возле волосатых мужских ног – как раз для меня местечко. Я присаживаюсь на четвереньки и пытаюсь протиснуться вперед, но моя сумка на плече цепляется за чью-то поясную сумку, я теряю равновесие и вываливаюсь прямо на тротуар. От падения с макушки на лицо съезжают солнечные очки.
– Великолепно! У нас есть доброволец!
Сидя на попе прямо посреди круга из толпы туристов, я поправляю очки и убираю с лица волосы. Рядом стоит пожилой мужчина маленького роста с всклокоченными седыми волосами. У него очень длинное лицо, а из-за того, что дряблая кожа под подбородком обвисла, оно кажется еще длиннее. На ногах у него черные обтягивающие лосины вроде тех, что носят артисты балета и акробаты в цирке, а сверху поношенная белая футболка с V-образным вырезом, которая свободно висит на его костлявом теле.
Только когда он показывает на меня своим длинным костлявым пальцем, я понимаю, что речь обо мне. Это я доброволец.
– Э-э… о нет, – бормочу я, вставая на ноги и отряхиваясь. – Я не… То есть я имею в виду, что не хочу…
– Не стесняйся, милочка! – говорит человек в лосинах, подмигивая мне. – Давайте поприветствуем аплодисментами нашего очаровательного добровольца!
Толпа рукоплещет. Я в панике смотрю на людей: они стоят плотным кольцом. Как минимум человек сто. И все смотрят прямо на меня. Я чувствую, как в горле быстро появляется ком размером с теннисный мяч.
– Простите… я просто… вообще-то не люблю… – «Толпы. Людей. Добровольчество. Публичные выступления». Все эти слова вспыхивают в голове одновременно, так что я не могу выбрать какое-то одно.
– Стой смирно и будь умницей, – командует мужчина. Он поднимает мою руку и машет ею толпе. – Легче легкого.
Отлично. Мне предстоит опозориться перед огромной толпой в незнакомой стране и при этом выглядеть мило. Мне больше нравилось, когда самой большой проблемой для меня был камешек в кроссовке.
Мужчина представляется толпе как Мастер огня. Ничего хорошего это не предвещает. Прежде чем я успеваю снова запротестовать, он берет меня за локоть, выводит в самый центр круга и указывает на деревянный ящик, выкрашенный в яркий бананово-желтый цвет. Ящик довольно высокий, в половину моего роста, и такой узкий, что кажется, малейшее дуновение ветра может его опрокинуть.
– Вставай, – велит мне мужчина.
Я недоуменно смотрю на него в ответ.
– Что, простите? – Мои мозги как будто превратились в размокшие овсяные хлопья. Люди думают, что я шучу, и хохочут.
Вместо ответа этот хрупкий, как будто из зубочисток сделанный мужчина берет меня под мышки и с силой Халка одним резким движением ставит на желтый ящик. Коленки у меня начинают трястись, и из-за этого ящик шатается, постукивая по асфальту вот так – тук-тук-тук.
– А теперь замри! – говорит мужчина громко и четко, хорошо поставленным сценическим голосом, чтобы было слышно всей толпе. – Как настоящая американка, сейчас ты пожалеешь, что не успела застраховаться на этот случай.
– Что?! – отчаянно воплю я, но мужчина в лосинах не слушает, он отошел к зрителям и пожимает руки людям в первом ряду.
Справедливости ради должна сказать, этот парень умеет работать с публикой. Все смеются и улюлюкают, и мне на мгновение начинает казаться, что они и впрямь рады будут увидеть, как я покалечусь. Думала, я в Лондоне, а не в римском Колизее!
Стоя, а вернее сказать, балансируя, на ящике, я вижу всю толпу, а позади нее – Мемориальный фонтан Шефтсбери, на ступеньках которого отдыхают люди, наслаждаясь утренним солнцем. Прямо перед собой в третьем ряду я замечаю Джейсона. Рядом с ним стоит Райан и, конечно же, вездесущая Сьюзен, и все они ухмыляются. (Ладно, вообще-то Сьюзен слишком занята тем, чтобы строить Райану глазки, так что она не ухмыляется, но зато Райан отрабатывает за нее, ухмыляясь особенно противно.) Я замираю.
